В тебе проснулся зверь...

В плену чужого сознания
"Как обертываться Ясным Соколом, как парить птицей легкой в подоблачье, превращаться как в Волка серого, рыскать Волком по лесу дремучему, и как стать златорогим Туром, и скакать горами высокими, обращаться как быстрой щукою, и по синему морю разгуливать"
Песни птицы Гамаюн


Limen -- порог с латыни. Оборотней зовут лиминальными существами, ведь человек на пороге превращения принадлежит обоим мирам. Миру человеческому и миру животному: сознание его двоится. И он сам не знает, кто он. И совсем ему не так сладко живется, как о том в сказке сказывается.
Ликантропию -- "волчье сумасшествие" -- открыли эллины. Это форма безумия, впав в которую, человек считает себя волком (или другим животным) и ведет себя соответственно. В прогрессивной Древней Греции таких людей лечили, а в мрачное средневековье сжигали. Ликантропы под пытками или в состоянии очередного "волчьего" помутнения рассудка описывали свои злодейства с леденящими кровь подробностями. Из подобных "дел" рождались легенды и кочевали из страны в страну.
В XVI веке во Франции вера в превращения была столь сильна, что французский парламент принял закон об истреблении оборотней, потому что французские крестьяне в отдаленных районах страны боялись выходить из дома по ночам. Они верили, что на них может напасть Луп-Гару (тот же вервольф, только по-французски). А на севере Германии считали, что произнесение слова "волк" в декабре провоцирует нападение на них оборотней. В Норвегии рожденные в начале високосного года считались склонными к оборотничеству. А датчане распознавали своих оборотней по форме бровей. Да немало народу пострадало и за узкие скулы, и за острую форму клыков...
Любопытно, что в Англии к оборотням относились гораздо снисходительнее. Предположительно, причиной благодушия было вымирание волчьей породы на Альбионе. Островитяне забыли, кого бояться. Английский король Яков I писал, что оборотни -- это не одержимые демонами или злыми духами, а просто впавшие в самообман меланхолики, которые подражают в своем поведении волкам и опасны только ввиду отсутствия у них всякого рассудка.
Современный нам английский биофизик Джон Хеннман ввел в научный оборот термин "transmemory" ("пересаживающаяся", или "блуждающая память"), рожденный на стыке биофизики и психиатрии. Это кратковременное отключение сознания, впадение в "интеллектуальную кому", во время которой больному "припоминаются" события, никогда не имевшие места в его личном опыте.
При этом человек как бы превращается в другое существо, обычно в зверя: у него укрупняются ногти (или, наоборот, уменьшаются до размера птичьих коготков); увеличивается волосяной покров, уменьшаются ушные раковины до кошачьего размера; появляются новые привычки (как правило, постыдные, так как они, в принципе, несвойственны человеку). Больной оказывается в плену чужого, звериного "сознания". Например, одна женщина 44-х лет в таком состоянии видела свой дом с высоты люстры, а в нем -- загадочных двуногих и двуруких существ с огромными зубами, пальцами, ушами. Есть она просила только семечки и зерна.
Есть и другие версии возникновения легенд об оборотнях. Например, доктор Ли Иллис из Хэмпшира в 1963 году представил в Королевское медицинское общество доклад "О порфирии и этиологии (причинах болезни) оборотней". Это медицинское обоснование вспышек ликантропии в Европе и других частях мира в разные времена.
Например, Иллис рассказывает, что в 1591 году некому Прусскому герцогу был представлен вервольф, страдающий врожденной порфирией. Это был злобный мужик, имевший на лице множество шрамов. За ним долго и бдительно наблюдали, но так и не увидели, чтобы этот вервольф когда-нибудь менял свой человеческий облик, как бы мало человеческого в нем ни оставалось.
Среди племен тораджи (Индонезия) оборотнями считаются обладатели бегающих глаз с темно-зелеными тенями под ними. Сон их неглубокий. Они имеют длинный язык, красные губы и зубы. Волосы у них стоят дыбом.
Описания этих людей точно соответствуют физическим симптомам крайних форм порфирии, известных медицине. Эта болезнь связана с генетическими нарушениями, приводящими к везикулярной эритеме. Иными словами, кожа больного становится очень чувствительной к свету, особенно к солнечному, и под его воздействием покрывается воспаленными пятнами. Поэтому ночные прогулки для больного порфирией предпочтительнее дневных. Часто физические нарушения сопровождаются расстройством нервной системы от легкой истерии до маниакально-депрессивного психоза и исступленного бреда -- в средние века всего этого было достаточно, чтобы приговорить больного к смерти как оборотня.
К счастью, разновидность порфирии, рассматриваемая доктором Иллисом, встречается крайне редко, но увы -- практически повсеместно. Единственная страна, -- пишет Иллис, -- в которой не существует мифа о вервольфе -- это Цейлон, и там не было зарегистрировано ни одного случая порфирии.


В сторону Волка


Все эти сказки сном он считал, но вкус мертвечины во рту ощущал.
Пер Сивле. "Баллада об оборотне"
Мифический царь Аркадии по имени Ликаон однажды накормил Зевса человечиной. По разным версиям изжарен был сын, внук или раб царя. Ликаону было интересно, удастся ли обмануть бога, заставить его нарушить табу и съесть человеческое мясо. Зевс превратил царя в кровожадного волка за этот негуманный опыт. И хотя превращать людей в деревья и животных было в порядке вещей у древнегреческих богов, именно "проклятье Ликаона" кладет начало европейским легендам о вервольфах.
Кроме оборотней-жертв, или действительно больных людей существовали оборотни "по желанию". Некоторые верили, что для превращения человека в зверя можно эффективно использовать растения, и с XV века было замешено не одно диковинное варево теми, кто пытался стать волком.
Обернувшись волками, колдуны и ведьмы проживали звериную ночную часть своей жизни, а с рассветом возвращались к человеческим делам. И облик-то звериный им нужен был для выполнения неких задач, обычным способом неразрешимых.
Психология и антропология давно уже выявили механизмы "вживания" в образ зверя. Германский воин, рычавший как медведь или лаявший как собака, надевший на себя шкуру волка или вепря, как бы на самом деле становился медведем, волком, бешеной собакой или вепрем.
Воины, называвшие себя вульфхеднарами (облаченный в шкуру волка, воплотившийся в волка), были свирепы, безжалостны и бесстыдны. Не признавали человеческих норм поведения, устраивали дикие оргии, но зато и были непобедимы на поле брани.
А дело в том, что нервная система человека способна вырабатывать наркотические вещества. Воздействуют они непосредственно на "центры наслаждения" мозга, и, как положено наркотикам, вызывают привыкание. Вульфхеднары, как и их собратья берсерки (воины-медведи), становились заложниками собственной ярости. Привыкнув, они были вынуждены искать острых ощущений. В одной из саг говорится о 12 братьях-берсерках. У них стало обычаем, находясь среди своих и почувствовав припадок ярости, сходить с корабля на берег и кидаться там большими камнями, выворачивать с корнем деревья, иначе в своей ярости они покалечили бы или убили родных и друзей.
Воин-зверь фактически не мог быть сражен в бою. Даже смертельно раненный, он умирал, лишь когда остывала его боевая ярость. Вульфхеднаров берегла "мудрость безумия". Расторможенное сознание включало крайнюю быстроту реакции, обостряло периферическое зрение и, вероятно, обеспечивало некоторые экстрасенсорные навыки.
С принятием христианства вульфхеднаров стали считать за одержимых, отпугивать огнем, словно самых настоящих волков, и забивать насмерть деревянными кольями (ибо считалось, что железо не уязвляет одержимых), а тела сбрасывали в овраг без погребения...


В сторону Лисы

"Она заявила ему сама, что она лиса, но он так влюбленно приник к ее прелести, что и не подумал изумиться. Затем она сказала ему еще, что ее сестра страшно ядовита, что она уже убила троих, так что всякий, кто ею соблазнится, непременно погибнет".
Пу Сун-лин. "Четвертая Ху"
Китайские оборотни -- лисы -- совершенно не похожи на европейских верфольфов. Это, как правило, образованные, изысканные существа, обладающие способностью к колдовству. Это могут быть мифические девятихвостые лисы, чьи голоса похожи на плач младенцев, а могут быть обычные полевые лисы, но чем они старше, тем больше их способности к колдовству и меньше их злые намерения. Пятидесятилетняя лиса может превратиться в женщину, столетняя может стать мужчиной и вступить в отношения с женщиной. А через тысячу лет лисе открываются законы Неба, и она становится Небесной лисой.
В китайской традиции лисы прочно связаны с мертвыми, потому что роют свои норы в старых могилах, как правило, заброшенных, или рядом с ними. Часто бывает, что лиса присваивает себе фамилию того рода, в могиле которого живет, или даже выдает себя непосредственно за покойного. Связь с мертвым, пусть даже чисто "соседская", отчасти объясняет вредоносные свойства приписываемые лисе: и лиса, и душа умершего способны принимать людской облик и вступать в материальный контакт с живыми.
В человеческом облике лисы обольщают и морочат так, что их жертвы забывают обо всем и готовы реально "душу дьяволу отдать за ночь" с лисой. Именно того лиса-оборотень и добивается, ведь при физической близости она получает от мужчины его жизненную энергию, необходимую для дальнейшего совершенствования волшебных своих умений. Тем временем светлое начало лисьего любовника насильственным образом убывает. Он худеет, слабеет, а то и умирает от истощения. Лиса ищет новую жертву и продолжает путь совершенствования. В идеале она в конце концов становится бессмертной, переходит в касту тысячелетних лис, становится святой (сянь ху, часто как раз о такой лисе говорится, что она белого цвета или девятихвостая) и уходит от суетных страстей. Больше она не растрачивает себя на отношения с мужчинами -- по своему поведению это, скорее, лиса-праведница.
Лиса постоянно разгуливает в человеческом облике, и только когда ей нужно спасаться бегством, то, не важно, днем ли, ночью, но она при всем честном народе падает на четвереньки и зверьком убегает от опасности. Ее можно заставить показать истинный облик, поднеся огонь близко к лицу. А также оборотень может становиться лисой в глубоком сне, переставая себя контролировать.
Чтобы совершить обратное превращение, лиса берет теменную кость умершей женщины (или мужчины, если хочет стать мужчиной), кладет эту кость себе на голову и кланяется луне. Если превращению суждено совершиться, то кость удержится на голове при всех 49 поклонах.
Начиная с династии Тан (VII-IX века), китайцы стали поклоняться фее-лисе. Подносить ей человеческую еду и питье, чтобы умилостивить. В то время появилась поговорка: "Там, где нет лисы, нельзя деревню основать".
В XVII веке в городской повести лиса-оборотень уже распространенный персонаж. Это прекрасная женщина, может быть, даже слишком красивая и слишком одаренная для дочери человеческой, но мало в чем проявляющая свои сверхъестественные способности. Дева-лиса прекрасная и своенравная, равно способная к добру и к злу. От связи лисы с человеком родятся дети, и у них нет никаких лисьих признаков, но уготовано великое будущее.
А праведных лис-фей уже причислили к "четырем великим семействам" животных вместе с хорьком, ежом и змеей. В деревнях в честь них сооружают маленькие кумирни, им приносят жертвы, моля о содействии в делах, спокойствии в доме и достатке.
Вы проходите по китайским полям и вдруг видите, что перед каким-то курганом стоит стол, на нем сосуды, знамена, знаки и все вещи, приличные храму. Вы осведомляетесь у прохожего китайца, что это такое, и слышите в ответ: "Это -- фея-лиса". Она, видите ли, живет где-то тут в норе, и ее упрашивают не вредить бедному народу, а напротив, благодетельствовать, как положено святым.


В стране медведя

"Тогда жена его старшего брата, взяв одну из шкур, надела ее на себя -- стала медведем. Спустилась к выходу, ударила по краю берлоги, затем, когда нивхи с копьями приготовились, вышла наружу. Несколько раз ее копьями кололи, она упала, и ее убили. Разрезали; поджарив, ели. Герой, видя каким-то образом всю эту сцену, подумал, что "медведь -- тоже человек" и что нивхи едят мясо людей, похожих на них".
"Кто такие медведи", мифы нивхов
Медведь у многих народов зверь тотемный, отчасти божественный, отчасти инфернальный. Например, у славян медведь связан с богом Велесом, о котором известно, что он большой любитель веселья, прекрасно играет на гуслях, силен, нравом буен, своеволен и связан с иным миром.
Медведь по строению напоминает человека (особенно, без шкуры). Как тут не догадаться о таинственном родстве? Между прочим, снятие шкуры с убитого зверя ритуально означало его возвращение миру людей.
В отличие от вервольфа, который изначально человек, и от лисы, которая изначально животное, медведь может быть зверем и человеком практически одновременно. Во всем северном фольклоре распространен мифический сюжет о девушке, попадающей в лес и становящейся женой медведя. Дети от таких браков естественно рождаются оборотнями. То есть фактически медведями и людьми одновременно.
Сибиряки, разгуливающие в огромных шубах, настолько сами себе напоминали увальней-медведей, что особых метаморфоз им претерпевать не приходилось, чтобы стать зверем. Любой колдун мог превратиться в медведя в подполе собственного дома, перевернувшись или перескочив через 12 ножей. По другой версии перескакивать через ножи следовало на перекрестке. Для обратного превращения необходимо было совершить обратный перескок. Сургутяне рассказывают про одного медведя-оборотня, на которого "было жалостно глядеть", когда он скитался по лесам, не привыкший к условиям медвежьей жизни, и не будучи в состоянии снова сделаться человеком, так как его ножи кто-то "свистнул"...
Есть и третий тип оборотней-медведей. Это люди, проклятые отцом и матерью. При свежевании такого зверя под его шкурой оказывались "мужичья опояска либо бабий поясок".
В русских сказках медведь выступает либо как неговорящий, но понимающий зверь -- враг человека, либо как оборотень, умеющий говорить человеческим голосом -- зверь всеведующий, всесильный, вольный карать и миловать.
До конца XIX века среди сибирских охотников бытовало убеждение, что эти животные понимают человеческую речь. Русские охотники в Якутии, убив медведя, считали своим долгом извиниться перед ним, а также, видимо, боясь последствий, говорили его "душе": "Не я тебя убил, а тунгус". Так же поступали тунгусы и другие коренные народности, но вину перекладывали уже на русского. А ведь когда-то охотник, убивший медведя, делал тем самым его своим союзником против злых сил. Отрезанная медвежья лапа считалась оберегом.
Медведь -- предок, родственник, исполнитель божественной воли, тотем, охранник и враг, и просто человек, лишь более сильный и более несчастный. Как лев для африканцев, как ягуар для индейцев Южной Америки, как акула для жителей Океании. Нет на земле зверя, птицы и даже насекомого, не замеченного в оборотничестве. Только сущность их разная: иная лягушка в душе царевна, а иной царевич по сути тамбовский волк.




Ирина БАХТИНА
По матерьялам газеты "Комок".